Покончив с неустанной битвой,
Творец вознесся к небесам,
И с них слезами и молитвой,
Свой освятил Великий Храм.

Всей жизни главное творенье,
Источник гордости и ран.
Я в нем черпаю вдохновенье,
Тебе поклон мой, Монферран.

Мазок последний. Это совершенство!
Прекрасный ангел на его картине.
Он ожидал почувствовать блаженство,
Но страхом сердце отчего-то стынет.

Еще момент и вовсе разорвется —
пред ним не сад, а черная пустыня:
Наружу рвется и над ним смеется
наследство падших ангелов — гордыня.

Она не свет, а мрак ему дарует —
посланье сатанинского всесилья.
Берет он кисть и заново рисует
большие, но поломанные крылья.

Лишь только ты успел родиться,
Господь нас слухом награждает.
Но чтобы слышать научиться
нам целой жизни не хватает.

Так часто собственную нежность,
Стесняясь, прячем между фраз.
Скупцы — такую драгоценность,
Скрываем средь дешевых страз.

Веками мы захватчиков боимся
и ненавидим всяких чужаков,
своими же подонками гордимся
И привечаем местных подлецов.

Завидуем ворам особо ловким,
оправдываем хамов и лжецов,
и как в дурмане, даже и без водки,
целуем в жопу властных наглецов.

Иллюзия нам мир рисует ложно,
Но мы не прочь себя там затворить.
В нее попасть совсем не сложно,
Вот только больно выходить.

Хвалиться нечем. Грустно признаваться,
Что следу блеклому придется затеряться.
Ему и невдомек — он может тем гордиться:
Всю жизнь прожил, а не за что стыдиться.

Вчера я незнакомца встретил,
И взор поймал — а в нем упрек.
Я взгляд тот в памяти отметил,
Но знаком этим пренебрег.

Я, как детеныш несмышленый,
Не сразу смог тогда понять:
То был мой ангел утомленный —
Он так устал меня спасать.

Туманом плотным пелена,
Не время — вроде бы зима,
Мороза нет, а я продрог,
Хотя не снег слепит. Песок.

Неисправимый, вечный сумасброд —
Ни перед кем не стану преклоняться,
Себе я сам построил эшафот,
Чтобы на нем с судьбою обвенчаться.

Я знаю, что не будет горьких слез,
Не будет почестей и поминаний.
Я покидаю царство лживых грез,
И ухожу в мир искренних признаний.

Мне так хотелось их увидеть вместе,
Я полный яств им накрываю стол,
И жду, присев на скромном месте…
Но так никто из них и не пришел.

А утро превратилось в откровенье —
Я еду в древний монастырский храм,
И ставлю свечи за упокоенье
Моим несостоявшимся гостям.

Торговка матом в телефон кричала.
Играл мальчишка в нише фонаря.
Толпа глухая чуть не наступала
На лапы верного его поводыря.

А звуки — чудо маленького эльфа,
О грязный кафель бились и плыли —
В подземном переходе пела флейта
Мелодию «Истории любви».

Ненужный слог — ни правил, ни пропорций,
Они как пасынки глаголов и наречий,
Но сколько тайн и искренних эмоций
Внутри таких коротких междометий.

Забыв слова Христа о лицемерах,
привыкли бить поклоны на показ.
Не видим, что запутались в химерах
среди сетей пустопорожних фраз.

Не праведник, а грешник нам дороже,
лишь бы елей цедил из лживых уст.
Знать не хотим, что каверзное ложе
нам смастерил затейливый Прокруст.

Себя любил, но отчего-то маялся,
И согрешив, шел в храм и каялся,
Давал он деньги и иконам кланялся,
Но вот в душе ни разу не раскаялся.

В бордель спихнули красоту,
и гнусность привечая,
давно уткнулись в пустоту,
того не замечая.

Когда хандра меня одолевает,
Когда в тиши я пуст и одинок,
Шатром целебным душу накрывает
Воспоминаний шелковый платок.

В нем запахов родных благоуханье,
И дома древнего защита и тепло.
В нем нахожу всегда я состраданье,
Мое убежище  — фамильное гнездо.

Все те же неизбывные пороки,
не понимаем собственной вины —
то были бесполезные уроки:
Мы не рабы! Рабы не мы!

Мир тонет в море чувств и страсти,
А он один — стареющий отшельник,
Живет давно у робости во власти,
Ее несчастный и послушный пленник.

Безропотно свой век он провожает —
Сошел давно уж молодости глянец,
А он всё ждет, он всё еще мечтает
О приглашении на «белый» танец.

Не замечая клавиш перестуков,
Слова мелодией ложатся предо мной,
Стихи как музыка рождаются из звуков,
Услышанных и сердцем, и душой.