Зеркало старое. В нем отраженье —
растерянный взгляд застыл на стекле.
Чувства растаяли как наважденье,
во фразах сухих, в коротком письме.

Ангел печальный ее утешает,
но она его слов не услышала вновь:
«Чувство, что вместе со страстью стихает,
это влюбленность, а не любовь.
Она вознесется или растает,
оставив тебя с надеждой пустой.
Страсть, если любишь, не убегает,
она изменяется вместе с тобой.
Любовь не живет среди ссор и раздора,
не в ангельской власти ее подарить,
Влюбленность дается всем без разбора,
любовь же придется тебе заслужить».

Пройду я рядом не узнанной —
отражением тайной мечты.
Что за счастье гулять разнузданной —
свободною быть от узды.

Слишком тепло —
превращается в пекло.
Слишком прохладно —
в лютый мороз.
Слишком не ярко —
то попросту блекло.
Нежен излишне…  —
это из грез.

В глазах твоих укрылись тени,
слова готовятся вот-вот сорваться,
Ты убегаешь от сомнений
и хочешь в чем-то мне признаться.

Так страшно мне! Я обнажаю плечи —
хочу прогнать раздор и пустоту.
Молю судьбу, чтобы на этот вечер
она тебе послала немоту.

Я вслед за ней пошлю тебе забвенье,
твое смятенье прогоню я прочь.
И мы отсрочим наше пораженье
совсем чуть-чуть. На эту ночь.

Влюбилась я и пропадаю,
собою быть перестаю,
себя всё больше забываю,
а вспомнив вдруг, не узнаю.
Мои черты почти исчезли,
я откажусь и отрекусь…
Кого любить ты будешь, если
в тебе совсем я растворюсь?

Во взгляде грусть и осужденье,
всё, что осталось — тишина,
ушло последнее сомненье:
Нам холодно. Пришла зима.
Пропало, что казалось свято,
стал серым цвет, недавно синий.
Но разве сердце виновато?
Во всем винить ты должен иней.

Похоже, снова обманулась,
сочтя за вещий дивный сон.
Но вот средь ночи я проснулась,
услышав вместо смеха стон.

Итог мечтаний неизбежный:
Весну ты ждешь — вдруг листопад.
Надеешься на дождик нежный,
а небеса роняют град.

Я с первой каплей
зажигаю свечи
и наполняю смыслом
мир пустой:
Уж столько лет,
в дождливый вечер
мое свидание с тобой.
Я рада непогоде серой,
благословляю каждый дождь.
Живу я только этой верой:
Я позову. И ты придешь.

Не помогли мне заклинанья,
зашла я слишком далеко.
Когда видны лишь очертанья,
то обмануться так легко.
Я потерпела пораженье —
меня пленили лесть и страсть,.
Преодолела искушенье,
но обольщенью поддалась.

Что делать, если не люблю?
И в этой жизни не любила?
Сама себя с трудом терплю,
и ни слезинки не пролила.

Мне говорят, что это сглаз,
такое может быть расплатой.
Гадают кто во что горазд —
пред кем была я виноватой.

Совсем не страшно умереть,
когда закрыта в душу дверца.
Мне не придется сожалеть
и собирать осколки сердца.

Я незаметною пылинкой
в тебя с дыханьем проникала,
воздушной, нежной паутинкой
твое я сердце пеленала.
Но оказалась та непрочной —
уж слишком быстро разорвалась:
Я недостаточно порочной,
излишне робкой оказалась.

Цветочек вянет в волосах.
Я поняла. Не отпирайся.
Ты видишь слезы на щеках?
Так это дождь. Не обольщайся…

И вот одна я на крыльце
с сухою веточкой мимозы.
А капли на моем лице —
я всё врала. То были слезы.

Не помогли мольбы и ворожба —
ушли года, и не начать сначала.
Как я могла!? Как я была глупа,
когда себе трусливо изменяла.

Пропасть боялась в сладостном чаду,
гнала я думы, грезить и не смела.
Страсть прятала как платьице в шкафу,
и дождалась — всё моль изъела.

Достоинств ложных верная раба —
лекарством мнимым боль я заглушала.
И как расплата — тщетная мольба.
Всё безнадежно. Пусто. Я устала.

Ах, если б знала я тогда,
Ах, если б знала…

Мне так не хочется с тобою расставаться,
смотреть в окно, как ты уходишь прочь,
и ждать звонка, его же и пугаться,
когда приют наш обнимает ночь.

Мгновенья ласки, страсти и признанья,
Не торопитесь! Стойте! Вас молю!
Сухие фразы, краткие прощанья
я жду, как казнь. Как смерть мою.

Я в этот раз тебя не упустила.
Завоевала. Покорила.
Вьюном вокруг тебя обвилась.
И не  надейся. Не приснилась!

Мы эту ночь друг в друге пропадали,
стыд потеряв в распущенной косе.
В траву нагие поутру упали,
чтоб охладиться в утренней росе…

Я пробудился от прикосновений —
лицо щекочет полевой цветок,
и, как залог грядущих наслаждений,
ласкает тело шелковый платок.

Судьбу пытаюсь я перебороть —
в жизнь новую вхожу неуловимо,
но каждый раз корит меня Господь:
Ты снова, как и прежде, нелюбима.

С собою в ночь я заберу хандру,
последний раз взглянув на отраженье,
потом усну и, словно бы, умру
опять с надеждою на воскрешенье.

Так быстротечен прогоревший жар,
так многое не воплотилось в строки,
я в одиночку тратил Божий дар,
а вам оставил только крохи.

«Она всё время чем-то недовольна,
в постели часто боли головные,
раздражена всегда и своевольна,
глаза же беспокойные, шальные.
А иногда, откуда что берется,
она меня неистово ласкает,
потом же неизменно отвернется
и до утра тихонечко вздыхает».

Знахарке он во всем открылся,
в надежде на возможное леченье.
И как же на нее он разозлился,
услышав от старушки заключенье:

«Ты обречен на ссоры, перепалки,
и должен знать об истинной причине:
Ей не нужны врачи или гадалки.
Она нуждается в другом мужчине».

Опять пришел ко мне ты в воскресенье,
когда и солнце даже не взошло,
и на коленях молишь о прощенье.
А в чем вина? Забыла уж давно.

Непоправимый грех я совершила,
под черным крепом спрятав зеркала.
Любимый, я тебя простила,
еще в тот день, когда я умерла.