Сумерки…
Облачно…
Встреча случайная.
Лица друг друга тьмою сокрытые.
Привиделась мне улыбка печальная
и наслажденья когда-то испитые.

Ночь…
Я купаюсь в робком объятье,
в ласке пронзительно нежной и тихой…

Рассвет…
Никого…
А на сброшенном платье
букетик цветов полевых с земляникой.

Так быстро всё погасло и остыло,
как будто ливень пламя загасил,
Но всё не так.
Всё по-другому было —
осенний дождик только моросил.

Грешили смело. Вроде бы, невинно,
не видели, что вот она — беда.
Родились чувства сами.
Беспричинно.
Теперь от нас сбежали в никуда.

Так сумрачно теперь.
И так уныло.
Дождем осенним смыты все следы.
А сердце? Странно. Вовсе и не ныло —
оно привыкло жить среди зимы.

Я зла на красоту,
что быстро ускользнула.
Я зла на молодость,
за то, что отреклась.
На страсть я зла,
что снова обманула.
И на тебя,
кем глупо увлеклась.

Я зла на время —
тает без возврата.
И на себя,
за то, что завралась.
Но что поделать?
Я не виновата,
что женщиной
когда-то родилась.

Гордиться этим не пристало,
но я чертовски так устала
ночами дуться на луну.

Сегодня я счастливой встала.
И каюсь. Я его украла.
Но не надейтесь. Не верну!

На чистый снег упала нагишом,
дурманит холод ласковым наркозом.
Скрываюсь от тебя за витражом,
искусно нарисованным морозом.

Хочу спастись в оставшемся тепле,
надеюсь, что окно твое оттает.
Но тщетно всё. Дыханье на стекле,
едва коснувшись, сразу замерзает.

Как хочется поплакаться в жилетку,
разбить посуду, глупость совершить,
напиться и твою же сигаретку
о твой любимый галстук затушить.

Покорно кару принимаю —
бессмыслицу дежурных фраз,
и снова я тебя прощаю,
уже не счесть который раз.

Лишь болью сердце укоряет,
да обожжет стыдом порой.
Тебя не я, мой страх прощает —
уж лучше ты, чем быть одной.

Ты был таким?
Нельзя так измениться!
С улыбкой ждать, что буду я молить,
Ии не дождавшись, холодно проститься,
хотя душою был готов простить.

О как ты мог?
Отдать на растерзанье
мою любовь — докучливой молве…
Её я тоже вставлю в поминанье,
когда молиться буду о тебе.

Рассыпанный в ногах фиалковый букет,
дым сигаретный в щели уплывает,
в окно стучится ласковый рассвет,
какого наяву и не бывает.

В лачуге этой — маленьком дворце,
я снова ожила и отогрелась.
Я вышла в утро, села на крыльце
и тут же, как ребенок, разревелась.

Ты был творцом и зеркалом моим —
я нежностью твоею изменялась.
И каждый раз всё виделось иным,
когда в глазах твоих я отражалась…

Гляжусь теперь в иные зеркала —
я в них другая — словно подменили.
И не понять: себе ли я лгала?
Или глаза твои мне просто льстили?

Смиренна. Безропотна.
Прячет желанье.
Так долго тянулось ее ожиданье.
Но вот дождалась —
Как будто проснулась.
Она встрепенулась.
Рука потянулась…
И только улыбка.
Смущенная.
Молча.
Когда угостили ягодой волчьей.
Ни звука.
Ни слова.
И ни слезы.
Лишь капелька крови сбегает с губы.

Я стала чужою. Но как убежать?
Снова являешься гостем непрошеным.
Эго потешить? Меня наказать?
Заставить пройти по следам запорошенным?

За слабость свою мне решил отплатить,
месть спрятав среди нарочитого хохота?
Пустое. Меня ты не можешь судить.
Я изменилась. Напрасные хлопоты.

Мое письмо — там в каждой букве боль,
но нет ни слова, чтобы оскорбляло.
Ты подарил мне горькую юдоль,
и вот впервые я не промолчала.

И помыслом, и словом ты солгал —
мне изменил и данному обету.
Ты не письмо — ты душу разорвал
и разбросал кусочки по паркету.

Хотела бы поверить… не могу.
Пытаюсь, но мешает что-то.
Возможно это ветка на снегу
иль снова ложь, что ждет за поворотом.

Я помню все шипы подаренных мне роз
и с каждой раной чуточку мятежней.
Я больше не растаю словно воск
и никогда уже не буду прежней.

Она увядает. Когда-то прекрасная астра —
года осыпаются, как лепестки.
Словно звезда, что тихонько угасла,
спрятавшись в русле иссохшей реки.

Напрасно мечтала о водопаде —
достался лишь дождь. Короткий. Скупой.
Она увядает с усмешкой во взгляде,
смирившись, что мир поражен слепотой.

Я бессловесна — в горле ком,
вам не скажу как мне обидно.
Не будет больно вам потом
за то, что в этот миг не стыдно.
Вы обесчестили себя,
так походя и беззаботно.
Вы вновь теряете меня,
на это раз бесповоротно.

Так глупо искать у тебя справедливость,
заранее зная холодный ответ.
Зачем я сдалась кому-то на милость,
в ком милости этой и капельки нет?

Во мне не осталось ни боли, ни жалости,
одни только тени от тусклой лампады.
Нет силы во мне, но нету и слабости.
чтобы просить, унижаясь, пощады.

Шляпа с большими полями
из нежного, тонкого фетра,
меня награждала ролями,
изменчивыми от ветра.

Я ей от тебя укрываюсь,
обманывая и лукавя.
И горестно улыбаюсь,
тени благословляя.

Я снова вижу взгляд ненастный,
он говорит мне больше слов —
несешь в себе ты груз напрасный,
прощенных Господом грехов.
О них одна ты только помнишь,
в себе хранишь следы обид,
Кого ты о пощаде мо́лишь
тебя теперь уж не простит.

Ты рядом, а голос — издалека,
в словах  еле слышно звучит утешенье.
Ко мне прикоснулась родная рука,
но какое чужое прикосновенье.