К тебе помчался сразу же с вокзала,
меня ждала ты там же, где всегда.
Еще мальчишкой здесь меня встречала —
в старинном сквере Черного Пруда.

К тебе я шел, когда бывало плохо,
я выздоравливал с тобой наедине,
и забывал о том как одиноко —
хоть ты одна скучала обо мне.

Когда рыдал, меня ты утешала,
прощала мне все детские грехи,
ты верила в меня и вдохновляла,
и терпеливо слушала стихи.

А в этот раз коснулась виновато,
сказала тихо: «Мальчик, не грусти».
К тебе лицом прижался, как когда-то,
и прошептал: «За всё меня прости».

Ты вздрогнула и листья задрожали,
стряхнув с себя груз долгой немоты.
В твоих ветвях вдруг строки зазвучали —
Я их сложил. А сохранила ты.

Над всей землей родимою
летают птицы парами,
и расцвели малиною
колокола над храмами.

Не пальмами, но вербою
встречаем мы Спасителя.
И думой тихой, нежною
благословим родителей.

Подснежниковой благости
поклонимся с надеждою,
словами благодарности
проводим зиму снежную.

Он умирал. Последние мгновенья.
Почти уснули сердце и сознанье,
предсмертный дар былого вдохновенья —
слова прощания, как заклинанье:
Я помню твой волнительный румянец,
цветущий ландыш на воздушном платье,
и медленный, в безмолвье полном танец —
то было наше первое объятье…

Опять одна. И снова не заснула,
пошла к цыганке про судьбу узнать.
В мои глаза гадалка лишь взглянула,
не стала даже карты доставать:

«Мне ведомо, что так тебя изводит,
сама себе ты порча и напасть.
Любовь так беспричинно не уходит,
внезапно затухает только страсть.

Ты выбирала легкие дороги,
все злые ветры дом твой обошли,
он стал похож на царские чертоги,
но никогда в нем не было любви».

Уснувший клен ронял багрянец в воду,
полета миг —  и вот они плыли.
Бродяга-ветер им давал свободу —
он превращал листочки в корабли.

Армада туч приплыла ниоткуда —
тюремщики божественных светил.
Я зачерпнул рукой воды из пруда,
и лучик солнца в капле приютил.

«Ты знаешь, я другого повстречала»…
Слова признанья сердце обожгли.
Кого винить, что страсть ее устала?
Иссох источник, где она черпала
восторг и вдохновение любви.

Без сожаленья я проспал зарю —
к лицу любимому губами прикасаюсь,
и Господа опять благодарю —
за то, что вновь с тобою просыпаюсь.

Случайный взгляд, ненастный вечер,
ни ожиданий, ни сомнений.
Шальная ночь, одна лишь встреча,
и совпаденье настроений.

С тех пор, как только засыпаю,
я погружаюсь в мир видений,
и без оглядки убегаю
в то совпаденье наслаждений.

Так много лет и впечатлений,
но думы все равно о нас.
И ноты разных ощущений
всегда играют только вальс.

Остался чужд я модной «сальсе»,
вся жизнь — один и тот же сон:
как мы с тобой кружимся в вальсе
под замолчавший патефон.

Моля о чуде воскресенья,
услышал я Его ответ,
и позабыв про все сомненья,
нырнул из мглы в лиловый свет.

И захлебнулся от восторга,
смыв груз нелепейших сует.
В лиловом свете нету торга:
Согрей! И будешь сам согрет.

Я выбираю мир прекрасный,
мир без насилья и обид,
в котором я с собой согласный,
где я здоров и плодовит.

Где места нет для сожалений,
любовь в сердцах добро творит,
а вместо гневных осуждений
тот мир простит и ободрит.

В нем нет предательств, отречений,
там лишь Господь один кумир.
Я отвергаю мир сомнений,
и выбираю новый мир!

Цветок в власах и легкую улыбку
прикрыла белоснежная вуаль.
О, это волшебство! Я вижу сквозь накидку
взгляд, неподвижно устремленный вдаль.

В ее глазах безбрежная усталость…
И тут, услышав тихий стон,
мне на мгновенье показалось,
что ожил мраморный бутон.

Последний лист земли коснулся —
вот и закончилась игра.
Простившись с ним, клен покачнулся:
«Пора пришла. Пришла. Пора».
Не повернуть уж время вспять,
опять придется засыпать.