Не плач, любимая. Не надо!
Давно прошло уж время листопада,
да и зима с колючими ветрами
совсем не стоит проводов слезами.

Не ты — сосульки пусть поплачут,
они мороз в тепло переиначат.
Растает с ними горечь неудач.
Не плач, любимая. Не плач!

Опять тропинки грустью зашуршали,
рисует осень краской золотой,
лес околдован запахом печали
и опоён прохладной тишиной.

Чуть слышны вздохи вязов задремавших,
я выучил давно их наизусть —
опять листва слетит с ветвей уставших,
и под ногами обратится в грусть.

Раннею грозою смою с сердца грусть,
талою водою снова я напьюсь,
укрою лес одеждою, вплету цветы в траву,
и с добротой безбрежною в каждый дом войду.

Я укрощу морозы и прогоню метель,
и иссушу все слезы от горестных потерь,
покров сниму незримый с жилища душ и грез,
и покажу любимых, гуляющих средь звезд.

Вам новый мир открою — любовью поделюсь,
наполню вас собою, восторгом разольюсь.
Я пробужу в вас нежность, жестокость запрещу,
а вашу безнадежность в надежду превращу.

Твоим убежищем я стану,

когда тебя настигнет грусть.
Всегда с тобою рядом встану,
и никогда не отрекусь.

Тебя я нежностью укрою,
надежно спрятав от беды.
Так океанскою волною
с песка смываются следы.

И неизбывная тревога
сбежит с нечаянной слезой.
Я испрошу тебе у Бога
благословенье и покой.

Я часто слышу этот звук, от других сокрытый —
меня манит тот дивный луг и грех, тогда испитый…

Там, где бредет старик босой с песней заунывной,
я угощал тебя росой с горчинкою полынной.

А где к реке крутой откос, цветы ты собирала,
и ленту из своих волос в букет гвоздик вплетала.

Каким же сладостным грехом друг друга мы поили…
С тех пор живу я этим сном и лугом, где любили.

Давно засохли лепестки, пропала где-то лента,
а вместо утренней росы лишь капельки абсента.

Она полнолунием сердце наполнила,
выгнать пытаясь страх и никчемность,
но отчего-то дорогу вспомнила
туда, где забыла свою обреченность.

И там без остатка в реке растворилась,
с нею растаяли бунт и отчаянность,
а вместо нее в воде отразилась
легкая тень — ее неприкаянность.

Канун новогодний. Я в лес свой иду —
по счастью сюда топоры не успели.
И вешаю праздничную звезду
на ветвь прекрасной заснеженной ели.
А поутру долго стою у окна,
гадая: привиделось или приснилось?
Но точно я знаю, что в полночь она
с подругами праздновала и веселилась.

С клена сорвался лист золотой —
он опускался так грустно, растерянно.
Вот также когда-то рядом со мной
упал лепесток с тюльпанного дерева.

Смешалось тогда всё в малом проступке —
отражение видел взгляда чужого.
Я каюсь с тех пор в той ничтожной уступке,
меня обратившей в кого-то другого.

Притворившись испуганным темною тучей,
укрылся в лесу я под ивой плакучей,
и с ней поделился мечтою запретной —
всегда ускользающей. Самой заветной.
Мечтой — никому не открытою прежде,
хранившейся только в тайной надежде.
Внимала мне ива, ветвями ласкала
и тихо слова утешенья шептала.

Незатейливо провидение —
для всех одни тропы проложены:
начинается всё с сомнения,
а потом и все чувства стреножены.

Легким ветром приходит прозрение —
наваждения прочь ускользнувшие.
Вдруг остывшее восхищение
обернулось в ничто.
В равнодушие.

Темнотою окутал нас вечер,
вот и звезды на небе зажглись.
Доброй ночи, мой ангел. До встречи!
Облака уж тебя заждались.

В сон прекрасный на них унесешься,
сказку добрую там ты найдешь,
а когда ранним утром вернешься,
Дар чудесный с собой принесешь.

Белоснежный кораблик спустился —
не волнуйся. Я подожду.
В моем детстве такой же мне снился.
Забирайся. Я подсажу.

Ночь коротка. Июнь ненастный.
Случайно всё — любовь и страсть.
Рассвет — холодный и бесстрастный
пришел… и всё сумел украсть.

Беззвучно ровное дыханье,
сокрыта тенью нагота —
природы лучшее созданье
открыло райские врата.

Лишь лунным светом укрываясь,
внимая нотам тишины,
рука скользит, слегка касаясь,
твоей божественной спины.

В ответ — озноб и ожиданье,
открылись губы, в рай маня.
Ты спишь, но страстное желанье
уже не спит. Зовет меня.

Ко мне опять немилостива ночь,
опять меня казнит воспоминаньем.
Я гнал их прочь, пытаясь превозмочь,
и вот вернул нечаянным свиданьем.

Случайной встречей унесен назад
туда где вехи стерлись, затерялись.
Но не забыть мне тихий листопад,
когда с тобой навечно расставались.

Стоял я рядом с молодой ольхою,
просил ее чуть-чуть угомониться.
Ну сколько можно новою красою —
сережками перед рекой хвалиться.

Она же — неразумная мотовка,
листву стряхнув, чему-то улыбалась.
Бесстыжая, прекрасная плутовка
в одних серьгах пред лесом красовалась.

Меняет лес привычное обличье:
трескучие морозы замолчали,
в веселом щебетанье птичьем
призывные уж ноты зазвучали.

Красотка верба снова распушилась,
под солнышком немного разомлела,
к зеркальной глади озера склонилась,
чтоб убедиться: Нет. Не постарела!

Дуб царственный и очень одинокий
с улыбкой укоряет шумный ельник,
а рядом пень трухлявый, кривобокий
ужасно рад увидеть вновь подснежник.

Прекрасный ландыш только прорастает,
еще невидимый под свежею травою,
а лес уже мечтает, предвкушает
упиться ароматом и весною.

Весенний лес.
Намокнув под дождем,
устроилась в ветвях нагого клена —
о том, как будет им тепло вдвоем,
мечтает одинокая ворона.

Вот-вот он каркнет, позовет с земли,
раздастся зов прекрасней всех гармоний:
волшебный голос скажет о любви —
и не беда, что голос тот вороний.

Все дни так безнадежно побледнели,
часы застряли ровно у полудня,
как краски на поблекшей акварели
все воскресенья обернулись в будни.

А память нестерпимой пыткой
меня назад всё время возвращала,
где по утрам ты заспанной улыбкой
все будни в воскресенья превращала.

Бывает жертвенна, а часто и слепа,
Подвластны ей крестьянка и вельможа.
Кого винить, что так она скупа?
Любовь всегда на нас похожа.

Заросшая, тенистая аллейка,
оркестр трубами зовет издалека.
Всё тот же парк и старая скамейка,
всё та же неизбывная тоска.

А эта полусгнившая беседка —
приют теплее собственных домов.
Уж столько лет:
Метро. Всё та же ветка,
и пассажиры разных поездов.

Зачем поверили,
Что стерпится? Что слюбится?
Какой же  грех! Все долгие года
любимый образ помнится и чудится,
а рядом муж постылый и жена.

Рука в руке —
сплелись в объятье пальцы,
у нежных ласк чуть горьковатый вкус.
Несчастные и глупые скитальцы,
заложники невысказанных чувств.